Политолог Артём Шрайбман: «Разваливается наш многолетний авторитарный режим»

| Политика

Флагшток поговорил о сегодняшней политической ситуации в Гомеле и стране с известным политическим аналитиком Артёмом Шрайбманом. 


Фото: ilinterviews.com

— Может быть вы знакомы с гомельской историей с возведением флагштока на площади Ленина? После общественного резонанса стройка была остановлена. Но после выборов стройка продолжилась. Почему местные власти проигнорировали мнение гомельчан, им же тут жить и после Лукашенко?

— Наверное, какой-то единой причины нет. Возможно, после выборов, после витка репрессий местные власти поняли, что больше никакого диалога с жителями, с протестующими, с недовольными у них не будет. Поэтому, также как и в Минске, происходит иногда полное беззаконие со стороны органов власти, в том числе и силовиков. Также и ваши местные власти решили: «Ну, а чего церемониться?» Уже никаких методов повлиять на решение власти у людей нет, поэтому сейчас они решили делать те вещи, которые казались им имиджево проблематичными.    


Граффити на ограждении строительной площадки флагштока

— По итогам президентских выборов благодаря информации платформы Голос нам известен всего один протокол с данными, похожими на настоящие. На 49 участке для голосования за Лукашенко было зачислено 44% голосов, а за Тихановскую 42%. Возможно ли реконструировать, исходя из этих данных, общую картину, как голосовал Гомель? Кто опора режима Лукашенко? Кто голосовал против Лукашенко.  

— Дело в том, что по одному протоколу и по нескольким протоколам серьезных выводов сделать нельзя. Мы не знаем долю накруток, которые произошли до того, как эти протоколы были опубликованы. Можно было зафиксировать данные на досрочном голосовании. Там вообще непонятно, какие бюллетени попали в урну, потому что ночью между днями голосования только милиция охраняет урны. Плюс эти протоколы могли быть вывешены уже после манипуляций со стороны избирательных комиссий. Поэтому тут тяжело делать серьезные выводы.

Я думаю, что, кроме опросов, здесь сложно опираться на что-то другое. Те опросы, которые я видел весной этого года, которые проводила Академия наук Беларуси, показывают, что в Гомеле самый высокий уровень доверия Лукашенко. Тогда был выше, чем в остальных областях. Это интересные цифры, даже выше, чем в его родном Могилеве, Могилевской области. Его в основном больше поддерживают сотрудники госорганов, силовики и их семьи, которые зависят от этой власти, это старшая возрастная группа, особенно среди женщин. Плюс его поддерживают больше жители малых городов. Чем дальше мы уходим от какого-то центра, от Гомеля в Гомельской области, или от Минска в стране, чем меньше город, тем больше там будет сторонников Лукашенко. Но сейчас как бы скукоживаются традиционные оплоты его поддержки в обществе. Просто мы не знаем в какой степени.   


Тоже касается голосования против Лукашенко: разумеется его противников больше среди молодежи, среди городского населения, их больше среди мужчин, чем среди женщин. Вполне логично, что раз среди бюджетников его поддержка выше, то среди частного бизнеса, тем более среди айтишников, больше противников Лукашенко.



— Протесты, сопровождающие эту выборную кампанию, стали рекордными для Гомеля. Подобные массовые выступления сопровождали развал Российской империи, а затем — Советского Союза. Что разваливается в этот раз? Кто является движущей силой протестов? Можно ли назвать эти протесты Беларуской бархатной революцией, по аналогии с режимными трансформациями в Восточной Европе в конце 1980-х годов. 

— Ответ на ваш вопрос, что разваливается в этот раз, вполне очевиден. Разваливается наш многолетний авторитарный режим. Другое дело, что он может разваливаться не в течении нескольких дней или недель, а гораздо дольше. Если посмотреть на ту же Польшу. Польская революция длилась с начала восьмидесятых до конца восьмидесятых. Некоторые революции были не такими "бархатными". В Польше во время столкновения сил Солидарности и сил правопорядка были десятки жертв. 

Поэтому, если честно, больше отличий между нашей революционной ситуацией и революциями в Восточной Европе. Два самых главных отличая. Во-первых, тогда разваливался в 1980-х главный внешнеполитический патрон этих государств — Советский союз. Во-вторых, то что у нас власть персоналистская и управляется она целиком одним человеком. А страны соцлагеря были менее персоналистскими, там элиты привыкали меняться. Там у каждой компартии было своё политбюро, которое могло принимать какое-то коллективное решение, если какой-то руководитель уходит в астрал, то остальные могли его вразумить. Поэтому эти люди принимали чаще компромиссные решения. Они шли на уступки протестующим, они не шли на применение силы, которое вело к крови. У нас из-за того, что решения принимает один человек, все намного жестче и потенциал раскола элит меньше. 



На счет движущей силы протестов. Очень сложно это понять, потому что протест общенациональный, протест не знает различий по полу, возрасту, региону. Абсолютно разные люди протестуют. Естественно, когда протесты становятся более насильственными, когда люди сопротивляются силовикам, как вчера ночью в Минске (23 сентября) или 9,10, 11 августа, тогда в авангарде протеста разумеется молодые мужчины. Потому что биться с ОМОНом женщины и пожилые вряд ли будут долго. Но, когда протесты массовые и мирные, выходят все. Это общенациональный протест, также как это было в ситуациях с бархатными революциями. Выходили все: рабочие, студенты, пожилые, молодые, мужчины, женщины. Это наверное то сходство, которое у нас есть. У нас не протест какой-то социальной группы против власти. Это протест широких слоев общества.  

— Какие действия граждан в рамках мирного протеста наиболее эффективны для трансформации режима?

— Это сложный вопрос, потому что в разных революциях выстреливали разные методы. Традиционно мы понимаем, что если мы говорим о мирной смене режима, а не о захвате власти протестующими дворца или не о расстреле лидера где-нибудь в подвале, а именно о мирной смене власти, то единственный путь — это раскол элит. Раскол элит может быть спровоцирован протестами. Что провоцирует раскол элит — очевидно, массовый и продолжительный протест. Чтобы все больше и больше чиновников понимали, мало того, что они на стороне меньшинства, так и то, что это не закончится хорошо и не закончится быстро. Поэтому для них самих и безопаснее, с точки зрения их карьер, больше не поддерживать автократа и авторитарную власть. Мы пока не в той точке, потому что чиновники в основном сохраняют лояльность власти.



Еще одним методом является, когда эти, подчеркнуто, мирные и ненасильственные протесты вызывают ответное насилие со стороны властей, силовиков. И эта непропорциональность того, что делают люди, и то, что делают власти, шокирует людей во власти и они уходят по моральным соображениям. Мне кажется, что это была наша история, когда по крайней мере один посол ушел после применения насилия, силовики писали рапорты и выкидывали форму в мусорку. Это еще один вид раскола элит. Но назвать эту тактику на провоцирование силовиков на применение непропорциональной силы я успешной назвать не могу, потому что это часто сопряжено с жертвами людей. Тут вопрос, готовы ли мы жертвовать жизнями ради победы революции. Тут каждый теперь отвечает сам, я на него ответить не смогу. Но, с точки зрения чистой эффективности, это работает на каких-то чиновников, на какой-то раскол элит. 


Забастовки — это невероятно эффективный механизм, но он и очень сложный в организации. Мы видели, что у властей в Беларуси хватает рычагов запугать рабочих и вернуть их на свои рабочие места. Если бы забастовки удались, это был бы конец этого режима. Потому что я не знаю, как (режим может) пережить настойчивую массовую общенациональную забастовку. 

 Флагшток